Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, - Страница 79


К оглавлению

79

В общем, все к лучшему. Будем считать, что мне просто довелось сходить в зоопарк и одним глазком взглянуть на хищную тайну, дремлющую в клетке. Это вовсе не значит, что я был обязан перепилить решетку и выпустить чудище на волю. Пусть себе сидит взаперти. Не до него пока.

109. У-шэн Лаому

По преданию, У-шэн Лаому – мать 96 миллионов «изначальных сыновей», посланных ею на землю. Здесь они погрязли в пороках бренного мира, утратили свою изначальную природу; они обречены на вечные страдания цепи перевоплощений, не могут вернуться…


У меня на сегодняшний вечер было намечено два дела. С первым: найти нечаянно испорченный мною фрагмент реальности, – я уже справился.

Остаток дня следовало посвятить испытанию фотоаппарата. Выяснить наконец назначение этого загадочного оборудования, гуманитарного вспомоществования самому себе, которое мне надлежало получить в трудную минуту. Ну вот, получил. Зачем? Чтобы вспомнить, что в кармане у меня имеется надежная профессия, верный кусок хлеба на старости лет? Но, если верить гаданию на кофейной гуще (а по всему выходило, что сомнения – дурная трата времени и душевного топлива), у фотоаппарата имелась еще какая-то дополнительная функция. Выяснить это мне предстояло опытным путем, сегодня же. Не так уж много было в нынешней моей жизни вопросов, ответы на которые можно получить, как только заблагорассудится.

Океюшки, будем считать, что заблагорассудилось.

На всякий случай я решил отойти подальше от пожарища. Мало ли что стрясется после того, как я щелкну затвором, какая такая чудо-птичка вырвется на волю из темницы… А целенаправленно подвергать опасности один и тот же участок пространства – это казалось мне своеобразным метафизическим свинством.

В течение часа я добросовестно кружил по Москве. Словно намеревался запутать следы. В конечном счете почти заблудился. Где-то неподалеку высился самый надежный в мире ориентир Кремль, но название «Ветошный переулок» ничего не говорило ни снулому уму, ни даже чуткому сердцу. Тенистый и почти безлюдный, переулок показался мне неплохим полигоном для испытания фотоаппарата. Детей и домашних животных в окрестностях не наблюдалось. То есть в случае чего парадный вестибюль моей совести будет сверкать чистотой. Что же до дальних, темных ее углов – тут уж как получится…

Расчехлив волшебный (предположительно) «Nikon», некоторое время изучающе его ощупываю. Пальцы мои помнят устройство фотоаппарата, угадывают назначение всякой кнопки, любого рычага. Обнаруживаю, что мне откуда-то ведом смысл крошечных цифирей и значков. В некотором смятении настраиваю опции: ну, братец, сейчас поглядим, действительно ты такой профи или прикидываешься?

Да нет, вроде бы не прикидываюсь.

Оглядываюсь по сторонам в поисках подходящей жертвы. Я уже знаю, что должен снимать не городские пейзажи, не облачную пенку взбитых ветрами небес, а непременно людей. Почти вспомнил даже почему, только сформулировать не могу. Слова, как рыбьи кости, вонзаются в гортань: ни избавиться от них не могу, ни игнорировать их присутствие. В детстве в таких случаях мне приходилось глотать, не разжевывая, хлебный мякиш, а сейчас…

Сейчас я просто выбираю наугад изящный силуэт юной красотки в стильных коротеньких брючках, ковыляющей по переулку на модных высоченных платформах. Тоненькая до прозрачности брюнетка, очаровательная и нескладная, чем-то напоминающая Олив Ойл, вечную подружку мультяшного морячка Поппая, – прелесть, а не девушка! Вероятно, впервые надела эту шикарную обувь: не то ноги натерла, не то просто ходить на таких устройствах пока не выучилась… Во мне вдруг оживает художник; этот безбашенный придурок уписаться готов от восторга: лопочет, что двойной портрет девочки-тростинки и ее укороченной, кругленькой тени станет настоящим шедевром, дергает меня за рукав, теребит душу: скорее, скорее же!

Ему, можно сказать, удалось сбить меня с толку: щелкая затвором, я уже сам почти уверен, что занят созданием произведения искусства, почти не помню о настоящей своей цели, почти не жду чудес.

Что ж, тем больше меня впечатлил результат.

Я узнал, что это значит: оказаться в чужой шкуре. С головой окунулся в плоть и сознание постороннего человека. На краткий миг завладел полным набором – не только и не столько мыслей, но воспоминаний, мнений, настроений, пристрастий и ощущений незнакомки. Впрочем, называть ее «незнакомкой» было бы некорректно: теперь я знал Виту лучше, чем себя самого. Много лучше. Наше внезапное знакомство сопровождалось столь острыми и интенсивными ощущениями – привычный повседневный самоанализ ни в какое сравнение не идет.

В настоящий момент Вита проклинала все на свете. Босоножки на платформе, как я и предполагал с самого начала, были куплены совсем недавно. Выглядели они роскошно, а стоили сущие копейки. Расплачиваться за столь выгодную сделку с требованиями моды приходилось кровью. Опыт ношения подобной обуви у Виты имелся богатейший, но жесткие ремешки из дешевого кожезаменителя уже успели изувечить левую пятку и не собирались останавливаться на достигнутом. Страдать предстояло еще минут десять: не ловить же, в самом деле, такси, чтобы преодолеть ничтожное расстояние в пять кварталов! Да и зона тут, кажется, пешеходная… Или нет? А хуй поймешь!

Вита глазела по сторонам в поисках аптеки. Липкий кусочек пластыря представлялся ей сейчас истинным спасением. Еще четверть часа назад она бы с негодованием отвергла это нехитрое средство: стоит только представить, как уродливо будет топорщиться пластырь из-под тоненьких ремешков! Но теперь ей было все равно. Ясно ведь, что Славик, новый перспективный ухажер, ради свидания с которым она так старательно наряжалась, будет пялиться совсем на другие участки тела… Или нет? Возможно, девушки с пластырем на ногах вызывают у него отвращение. Еще и не такое бывает: Вадик, вон, оказывается, видеть не мог, как женщина ест суп. Предупредил бы хоть, козел. Ради твоей «Ауди» и отцовской дачи в Серебряном бору вполне можно было бы обойтись без супа… Все лучше, чем, стиснув зубы, терпеть страстное сопение Бобы, для которого на территории любого девичьего тела существовало лишь одно привлекательное место: задница. Прочие отверстия казались ему милым, но необязательным анатомическим излишеством. Вспомнить тошно…

79