Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, - Страница 90

– Правильно говорят, – наконец отвечает она.

Пауза между нашими репликами длилась несколько часов, но я тут же понимаю, что это – именно ответ на вопрос, а не безответственное утреннее бормотание. Маша поспешно добавляет:

– Но сплю я нечасто. И не подолгу. Не бери в голову.

Я и не беру.

131. Цогтай-хан

В мифологии монгольских народов хранитель чудесных знаний.

– От хозяина дома, как я понимаю, ты уже благополучно избавился. Вот и молодец. Что я действительно ценю в коллегах – так это расторопность. Ты бы и сам тут не рассиживался…

– А я и не рассиживаюсь, – огрызаюсь. И просыпаюсь.

Взору моему предстает удивительное зрелище. Франк в летнем льняном костюме с хозяйским видом слоняется по кухне, которую я, признаться, уже привык считать своей; руки его по локоть в сверкающем сиропе полуденного солнца, зато в уголке рта запеклась капля крови. Чьей, хотел бы я знать?.. Впрочем, нет. Не хотел бы.

Все это, на мой взгляд, как-то слишком. Не в том смысле, что явление Франка – такое уж сногсшибательное чудо (видали и похлеще, переживем). Просто задремать-то мне довелось, ощущая на затылке горячее Машино дыхание. И что греха таить, просыпался я с надеждой, что она по-прежнему рядом. Думал, это ее легкие шаги шелестят в коридоре, ее любопытство понуждает открываться и закрываться дверцы кухонных шкафов, а сладкий, но холодный аромат желтых цветов, пропитавший воздух гостиной, – то ли туалетная вода моей гостьи, то ли новый запах ее истонченного чудесами тела. Я загривком чуял ее присутствие, разнежившиеся во сне потроха трепетали в предвкушении утренней ласки, и вдруг – на тебе. Франк.

Мое почтение к тайне, олицетворением которой кажется мне этот старик, почти безгранично, но сиюминутное разочарование было столь велико, что я не сразу вошел в роль гостеприимного хозяина. Секунд десять угрюмо разглядывал нежданного гостя, пытаясь вообразить на его месте конного Чингизида и сопоставить положение обоих на сомнительной шкале ценностей, между отметками «хуже» и «лучше». По всему выходило, что один черт…

– Эй, я тут!

Предчувствия, оказывается, меня не обманули. Маша и правда не исчезла. Была на балконе, а теперь вот стоит на пороге, щурится. Улыбается томно, с хорошо знакомой мне июльской ленцой, словно загорала все утро в шезлонге. Впрочем, почему нет? Вероятно, действительно загорала. Вон как разрумянилась…

– Здоров ты все-таки дрыхнуть, – как ни в чем ни бывало говорит она, усаживаясь в одно из кресел. – Никакого уважения к носителям тайного знания, эмиссарам вечности, и как там нас еще следует называть?.. Франк, выручайте. Я забыла все пафосные определения!

Франк удовлетворенно похохатывает на кухне. Из крана льется вода. Посуду он, что ли, там моет? Очень мило с его стороны…

– Мы поняли, что на тебя надежды мало и позавтракали сами, – отчитывается Маша. – Я нашла молоко, мюсли и шоколад, а Франк поймал ворону…

– Почему ворону? – спрашиваю изумленно.

– Потому что голуби в этом дворе пугливые, – жизнерадостно объясняет Франк. – А вороны – ничего: храбрые, наглые. Их ловить легче.

– А… Вы не любите мюсли и шоколад? – осеняет меня.

Маша заливисто хохочет, Франк одобрительно ухмыляется. Кажется, я спорол глупость, но оно и к лучшему. Гости мои довольны. А значит, я – молодец.

132. Цуе

…луна, в отличие от мертвых людей, не издает, умирая, дурного запаха.

– Когда поживешь с мое, – если, конечно, поживешь, – снисходительно ворчит Франк, – сам станешь ворон и воробьев ловить. Да хоть медведей, если пожрать не дурак… Все равно, зверя или птицу, лишь бы живую тварь. Иная пища нашему брату не подходит. Бессмертное тело не кормят мертвечиной.

– «Бессмертное»? – хмурюсь недоверчиво.

В существование бессмертных человеческих тел и хотелось бы поверить, да не выходит. Странствия духа в бесконечном посмертном сне, тайная жизнь зеркальных отражений после исчезновения оригинала и прочая смутная, но обнадеживающая метафизика – на это у меня более-менее хватает воображения. Но вот представить себе технологию продолжительного хранения гуманоидной тушки, хрупкого белкового организма – нет, не могу пока. При всем (страстном, смею заметить) желании.

– Ну, скажем так: долговечное. – Франк легкомысленно пожимает плечами. – Не верится? Напрасно. Это ведь не фокус цирковой, а тяжкий, знаешь ли, труд…

Он выбрал удачную формулировку. В «тяжкий труд» мне как-то проще поверить, чем в желанное феерическое «задарма». Что с меня возьмешь: нелегкое детство рожденного без рубашки, многолетний каторжный труд на берегу стоячего пруда, откуда мне время от времени удавалось извлечь мелкую, но дивно сверкающую серебряной чешуей рыбешку. Разрыдаться впору! Но я не рыдаю, а, напротив, веселюсь.

– Тяжкий труд – эт мы завсегда пожалста, эт мы, барин, привычные, – охаю, демонстративно хватаясь за поясницу. – Но хоть пара лет-то у меня еще осталась на кофе да бифштексы? Я пока морально не готов пожирать добычу живьем. Не люблю сырое мясо. А уж как я шерсть и перья не люблю – не описать!

– Ничего, привыкнешь, – утешает меня Франк. – А пока пей уж свой хваленый кофе. Ибо ничего похожего на бифштексы я в холодильнике не обнаружил.

Ч

133. Чакравартин

«Тот, который поворачивает колесо».

– Я тоже хочу кофе. – Маша уже вовсю шерудит на кухне. – Поделишься со мной?

– Спрашиваешь!

– Видел бы ты, сколько его осталось! Тут и делиться-то, честно говоря, почти нечем… Хозяйничать ты совсем разучился, горе мое! Раньше хоть кофе запасался.