– Наверное. Но не забывай: чужой кусок всегда кажется слаще.
Она смеется.
– Мне и мой кусок вполне по нраву. Знаешь, о чем я мечтала, когда была совсем маленькой девочкой? Стать заколдованной принцессой и поселиться в волшебном городе. И чтобы прекрасные принцы не слишком часто беспокоили меня визитами: не до них… Вот, кажется, и вышло по-моему.
…до того, как стать небожителем, обитал на земле…
– Получается, отсюда можно уйти? – спрашивает притихшая было Лиза. – А вернуться домой тоже можно? Я имею в виду ту реальность, которая долго была для меня единственной. Так долго, что мне до сих пор кажется, будто настоящая жизнь – только там… Я могу вернуться домой, Макс?
– Во всяком случае, ты можешь попробовать. Я и сам намерен вернуться. У меня назначено одно важное свидание. Время – как получится, зато место определено. Я собираюсь воспользоваться канатной дорогой. Во всяком случае, сегодня утром я попал сюда именно таким образом… Но ты-то хороша! Неужели ни разу не попытала там счастья?
– Мне почему-то в голову не приходило… Это все Стаси с ее фантазиями. Вечно твердила: а вдруг мы уже умерли, и все такое… Я с нею спорила, но в глубине души опасалась, что она может оказаться права.
– Просто Стаси очень боялась смерти. Почти все боятся умереть, но ее страхи – это было нечто. Настоящая навязчивая фобия. Некоторые боятся мышей или, скажем, высоты, а она – смерти. Ей всюду мерещилась старуха с косой. Но с этим, по счастию, покончено. На прощание Стаси сосчитала до десяти, не пропуская четверку… Ты знала, что она ее все время пропускает?
– Заметила как-то…
– А все потому, что в японском языке один и тот же иероглиф соответствует числу «четыре» и слову «смерть».
– Ерунда какая, – ворчит Алиса.
– Это нам с тобой – ерунда. А для нее – зловещее совпадение. Впрочем, как я уже говорил, она исцелилась.
– Алиса, послушай, – робко говорит наша маленькая Лиза. – Ты… для тебя… Скажи, только честно: тебе будет плохо, если ты останешься тут одна?
– Сформулируй иначе. Тебе будет плохо, если ты останешься куковать тут, под ненадежным прикрытием моей юбки?
– Я… Нет, не думаю, что мне будет плохо. Но мне хотелось бы вернуться домой. Я не так уж долго там жила. Всего-то двадцать пять лет с ма-а-а-ахоньким хвостиком. Мне все еще интересно, как это бывает…
Она беспомощно смотрит на нас.
– Мне кажется, я оскорбляю свою чудесную судьбу и это волшебное место, когда начинаю мечтать о том, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы на вилле Вальдефокс не было никаких призраков. Возможно, я потом локти искусаю, но сейчас… Сейчас мне ужасно интересно, вышла ли тогда моя книжка. И какие были рецензии… И как поживает Паоло, если уж на то пошло. Он, конечно, не любовь всей моей жизни, но я бы не отказалась еще разок-другой проснуться рядом с ним…
Лиза готова заплакать от смущения.
– Я очень хорошо тебя понимаю, – мягко говорю я. – Не переживай, солнышко. Алиса тут не заскучает, можешь мне поверить! А что до твоих локтей… Если дойдет до этого, адрес одной конторы, специализирующейся на перемене участи, тебе уже известен: Шёнефинг, вилла Вальдефокс. Рядом, к слову сказать, расположена «Небесная лестница». Улица под названием «Himmelich Leiter» – неужели никогда не обращала внимания? Добро пожаловать в любое время года и суток. Я, вероятно, самый коррумпированный Ключник за всю историю существования этого странного цеха. Специализируюсь исключительно на старых друзьях и подружках. Со мной не пропадешь!
– Так значит… Получается, я смогу вернуться? – Она, кажется, не верит собственным ушам.
– Во всяком случае, ты можешь попробовать, – повторяю я.
Прекрасная Юдифь <…> выходит из города…
Алиса проводила нас до канатной дороги. Обняла Лизу, поцеловала ее в лоб, что-то шепнула на ушко. Та ответила робкой, но вполне счастливой улыбкой. Мне же Алиса просто приветливо кивнула. Так прощаются с коллегой в конце рабочего дня. Дескать, скоро увидимся. И правда, глупо было бы друг дружке на шею кидаться при таком-то раскладе…
Помогаю Лизе забраться в кабинку, а сам остаюсь на площадке.
– Разве ты не едешь? – испуганно спрашивает она.
– Еду. Просто такие путешествия следует совершать в одиночестве. Тебе ведь нужно вернуться к собственной судьбе, а не влипнуть в мою, правда?
– Мне страшно! – кричит она, а сама смеется и машет мне пухлой ладошкой.
– Это нормально, – говорю ей вслед. – Человеческая жизнь вообще страшненькое такое занятие… Что ж теперь, ложиться и умирать?
Примерно полчаса спустя пустая кабинка вернулась за мною. Я устроился на жестком сиденьи, закурил и уставился в небо. Куда и устремлять взор, если не в эту бледную высь, с которой связаны самые заветные, потаенные надежды рода человеческого?
«Ты вот только глупости всякие потише думай, пожалуйста, – сонно советую я себе. – Ангелов ведь распугаешь, придурок…»
…он едет…
– Молодой человек, просыпайтесь! Вы еще билет мне не отдали и за постель не заплатили. Давайте восемь гривен или два доллара, а потом спите себе хоть до самой Вены.
– Нет, – бормочу, – до Вены мне не надо. Мне бы до Мюнхена добраться…
Меня не слишком милосердно трясут. Открываю глаза, и сознание мое тут же снова начинает угасать. Как такое может быть? Маша в уродливой железнодорожной форме потрясает дерматиновой папкой с билетами, ее чудесное лицо перемазано дешевыми сыпучими румянами, глаза обведены лазурными полукружьями, морковно-алый рот кривится в сварливой гримасе, словно под языком тает терпкий ломтик неспелой хурмы.